уничтожение.
«Сентиментальный дурак! – сказал я себе с отвращением. – Ты, не колеблясь, приказал взорвать точно такие же механизмы вместе с “Возничим” и “Гончим псом”. И сурово осуждал сомнения Камагина, а теперь сам раскис! Погибнешь только ты и твой корабль – человечество останется. Риск, на который ты согласился, не вышел из границ расчета, наша гибель была одним из вариантов – разве не так?»
Из отделения аннигиляторов я завернул в общежитие ангелов. У них шли занятия: ангелы обучались человеческому языку и наукам. Мое появление прервало урок, ангелы шумно сгрудились вокруг. Обрадованный Труб сжал меня крыльями.
Я извинился, что внес беспорядок, и увел Труба.
– Наши дела плохи, друг мой, – сказал я.
– Хуже, чем были в Плеядах, когда напали зловреды? – спросил он. События тех дней были для него эталоном отличного поведения.
– Много хуже. Речь идет о наших жизнях – и прогноз МУМ отрицательный.
– Ты хочешь сказать, что мы погибнем?
– Именно это.
Он слушал, грозно хмурясь. Он уже не был тем первобытным наивным храбрецом, каким когда-то явился к нам. И он уже не считал реально существующим только то, что видели его глаза и до чего он мог дотянуться когтями – он знал теперь, что невидимое временами страшнее предметного.
Он громко всхлипнул и утер глаза.
– Тебе не хочется умирать, Труб? – Это был глупый вопрос, но ничего умнее не пришло мне в голову.
– Не то, Эли. Я был уверен, что мы высадимся на зловредной планете и совершим там революцию.
– Революцию, Труб?
– Разве я неправильно произнес это слово? Мы изучаем человеческую историю, – объявил он с гордостью. – И нам нравится, что люди, когда становилось невтерпеж, совершали революцию. Хорошо бы сделать революцию у зловредов, освободив всех, кого они угнетают. Теперь этим мечтам – конец.
– История на нас не заканчивается. Нам не удалось – удастся другим людям и их друзьям.
От ангелов я пошел к Лусину. Для его конюшен был отведен поселок на окраине городка. Лусин обучал Громовержца приемам воздушного боя. На дракона налетал отряд пегасов, крылатый ящер отбивался от воинственных лошадей. Меня удивило, что он не мечет молний, но Лусин объяснил, что разряд даже малой интенсивности заживо сшибает самого дюжего пегаса.
– Как снаружи? – спросил он. – Нас преследуют? Опасно? Очень? Нет?
Я и ему все рассказал. Лусин с отчаянием посмотрел на своих драконов и пегасов.
– Все погибнут? Эли, скажи – все?
– Неужели ты надеялся, что кто-то из твоих тварей уцелеет в таком катаклизме?
– Не говори так, не твари. Разумные. Жалко до смерти.
И сейчас он думал не о себе, а о своих синтезированных чудовищах – три четверти его помыслов сводились к заботе о них. Умом я понимал такое отношение, но чувство мое протестовало. Что-то от прежнего Ромеро, боровшегося против помощи звездожителям и превозносившего человека, сохранялось, видимо, и во мне.
Лусин с мольбой тронул меня за плечо:
– Сохранить, Эли! Нас много. Громовержец – один. Уникальный. Пегасы – тоже редкие. Высадить на планете. Пусть размножаются. Пойми, Эли! А?
– Ты произнес большую и горячую речь, впервые слышу от тебя такую, Лусин, – сказал я. – Если бы можно было где-нибудь высадить пегасов, я и Астра к ним добавил бы, пусть уж и он спасется. Надежды нет, Лусин!
Я ушел, не дожидаясь, какую еще нелепость он сморозит. Я вдруг успокоился. Отчаяние, терзавшее меня перед МУМ, пропало, словно я передал его Трубу и Лусину. Я понимал уже, чего хочу, и знал, что отстоять свой новый план перед помощниками и экипажами трех звездолетов легко не удастся, и был готов страстно всех переубеждать и делать это быстро: нам было отпущено совсем мало времени.
В командирском зале Осима встретил меня словами:
– Наконец-то вы появились, адмирал. Командующий вражеским флотом обратился с наглым посланием.
17
Прежде чем ознакомиться с депешей разрушителей, я посмотрел на стереоэкран. Зеленые огоньки собирались в кучки, пылали раздражающе ярко. Что-то произошло: корабли противника пренебрегли дистанцией безопасности, недавно так строго ими соблюдаемой.
«Почему они перестали нас бояться?» – подумал я и повторил это вслух.
– Оставшийся звездолет ровно в три раза слабее, чем три прежних, – отозвался Камагин хмуро. – И враги соответственно чувствуют себя по крайней мере в три раза храбрее.
Арифметического соответствия тут быть не могло, но я не хотел спорить.
– Доложите послание противника, – приказал я МУМ.
Она громко заговорила:
«Галактическому кораблю, вторгшемуся в наше звездное скопление. Попытка выброситься наружу вам не удалась. Подвергнуть распаду какой-нибудь из наших кораблей вы не сможете. Вы обречены на гибель. Предлагаем капитуляцию. Гарантируем жизнь. Орлан, разрушитель Первой Имперской категории».
Я обвел глазами помощников. Ромеро отвернулся, Петри угрюмо глядел на вражеские корабли, Осима спокойно ждал приказа, чтобы тут же, не оспаривая, энергично его исполнить. Зато Камагин с вызовом глядел прямо на меня. Я знал, что он скажет.
– Ваше решение, адмирал! – потребовал Осима.
– Хочу сначала выслушать вас. Начинайте вы, Павел.
Ромеро часто хвалился своей мужской доблестью и в драках держался отлично, но стратегическим мышлением одарен не был. Современный бой на сверхсветовых скоростях с применением аннигиляторов был ему противен: в нем побеждал математический расчет, а не личная храбрость. Рыцарское представление о сражениях прозвучало в его ответе:
– Ждать нападения, а затем обороняться, пока хватит сил.
– Петри?
– Сражаться, не отвечая на послание.
– Камагин?
Напасть! Посмотрите, Эли, они все приближаются, будто мы уже обессилели, скоро, очень скоро они попадут в конус удара аннигиляторов. Если вы разрешите мне занять одно из командирских кресел, я выброшу на тот свет треть неприятельского флота, прежде чем они откроют дорогу туда нам самим.
– Ясно. Вы, Осима?
– Атаковать, потом погибнуть, – повторил он мысль Камагина. Вглядевшись в меня, он поинтересовался: – У вас другое решение, адмирал?
– Да, другое, – сказал я. – Мое предложение – капитулировать.
Все четверо разом вскрикнули. Громче других прозвучал возмущенный выкрик Камагина:
– Сдаться в плен?
Я ответил не Камагину, а всем:
– Да, сдаться в плен! Именно это я и хочу предложить.
Они с возмущением глядели на меня. Первым успокоился Осима:
– Адмирал, уточните. Речь не только о наших жизнях. Придется сдать в сохранности звездолет – боевые аннигиляторы, МУМ.
– Сдать – да. Но не в сохранности, Осима. МУМ должна быть уничтожена, схемы аннигиляторов демонтированы. Это я поручу Камагину и вам, Осима. Враг может любоваться видом наших механизмов, но не должен разобраться в их действии.
Камагин не выдержал. Сомневаюсь, чтобы его поведение соответствовало даже современным мягким правилам, не говоря уже о дисциплине древней, приверженностью к которой он гордился.
Он вскочил и гневно закричал: